Десять лет прошло с тех пор, как украинцы вышли на майданы нашего государства, чтобы защитить европейский выбор. Мы до сих пор помним о Евромайдане, переросшем в Революцию достоинства 2013-2014 годов – хотя большая война с Россией стирает память о ней.
«Европейская правда» решила зафиксировать воспоминания об этих событиях и роли дипломатов в них. Поэтому у нас в гостях – Андрей Дещица, первый глава МИД, назначенный после Майдана. Он был тем человеком, который еще в январе 2014-го поднимал других дипломатов на бунт. Его имя – под номером 1 в совместном заявлении украинских дипломатов в поддержку Майдана.
Но наиболее известен он как первый дипломат, публично назвал Путина «хуйлом». Да еще и в статусе члена правительства.
Простите за нецензурность, но в этом контексте это слово превратилось в термин, которого не избежать. А в видео, которое мы публикуем, Дещица впервые рассказал, что эти его слова в толпе перед посольством России, ставшие хитом, действительно позволили уберечь Украину от катастрофического развития событий.
Об этом, а также о событиях в МИДе во время Майдана, о назначении и.о. министра и о том, что было после – в разговоре, который мы публикуем в канун 10-й годовщины начала Евромайдана.
шембеддед центентщ
Мы рекомендуем к просмотру именно видеоверсию дискуссии.
А для тех, кто предпочитает чтение, мы подготовили также текстовый вариант, где приводим лишь воспоминания Андрея Дещицы от первого лица, разбитые по блокам.
Я помню этот день, и это был большой шок (речь идет о 21 ноября 2013, когда правительство официально решило не подписывать Соглашение об ассоциации, а Янукович в разговоре с представителями ЕС подтвердило это решение).
Особенно для нас, дипломатов, ведь перед тем мы несколько месяцев убеждали партнеров подписать Соглашение в Вильнюсе (несмотря на все проблемы в Украине при Януковиче, в частности, несмотря на то, что Юлия Тимошенко оставалась в статусе политзаключенного. – ЕП).
И здесь – решение не подписывать…
Для дипломатов это было очень болезненно. И потому, что это было предательством нашей работы. И потому, что дипломаты, жившие за границей, видели, что там происходит – хотели видеть Украину в Европейском Союзе.
И потому со временем мы увидели протест украинских дипломатов.
Кстати, дипломаты каждый раз оказывались первыми госслужащими, публично объявлявшими несогласие с государственной линией – и во время революции 2004 года, и в 2014-м.
И это было очень важно, потому что привлекало внимание зарубежных партнеров к тому, что официальные заявления Киева не отвечают тому, что реально происходит.
Большинство партнеров этого не ощущали. Все присматривались к происходящему в Киеве, но не были убеждены, что Украина изменится.
Хотя были и исключения.
И некоторые поняли это еще до избиения студентов.
Первым был мой молдавский коллега по переговорам в ОБСЕ.
Тогда Украина председательствовала в этой организации, а я был спецпредставителем председателя ОБСЕ по конфликтам: это Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах – четыре самых горячих точки на пространстве ОБСЕ. К слову, эти конфликты неправильно называть «замороженными», они были как раз горячими, и история это доказала; поэтому в американской терминологии, в отличие от русской, их называли protracted conflicts, то есть затянувшиеся конфликты.
А 25-26 ноября в Киеве прошел очередной раунд переговоров по Приднестровью в формате «5+2», где Украина была посредником.
Тогда на Европейской площади проходили митинги. И я вечером тоже ходил митинговать; тогда у нас были «знаки причастности» – большие значки с европейской символикой и надписью что-то вроде «Украина – новая звезда в ЕС».
Так вот, участники этих переговоров хотели увидеть вживую, что же происходит в Киеве – и пошли на Европейскую. Я тоже там был, а на сцене в это время выступал Арсений Яценюк.
И тут глава молдавской делегации, тогдашний вице-премьер по вопросам реинтеграции Молдовы, мой давний знакомый Женя Карпов, подошел и говорит: «Вот теперь я вижу, у вас есть потенциал перемен. И я даже вижу, кто может быть следующим премьером ( указывая на Яценюка) и министром иностранных дел (указывая на меня)».
Признаюсь, я сам тогда в это не верил.
Лично я понял, что эти протесты вырастут во что-то большее, чуть позже – 1 декабря. Поэтому его слова тогда пришли мимо моего внимания.
Но через несколько месяцев, когда это произошло, я вспомнил этот разговор.
Были и другие иностранные чиновники, ездившие на Майдан с самого начала протестов. 5 декабря 2013, когда в Киеве проходила министерская встреча ОБСЕ, министры организованно пошли на Майдан (не все, конечно, Лавров и представители еще нескольких стран отказались). Тогда их туда пригласили министры, знавшие ситуацию в Украине, в том числе глава МИД Польши Радек Сикорский.
4 февраля 2014 года мы опубликовали открытое обращение украинских дипломатов, в котором заявили о солидарности с людьми на площадях и против насилия по отношению к ним (на время публикации под ним было 17 подписей, Дещица – под номером 1; вскоре количество возросло до 120 дипломатов).
Тогда еще не было уверенности в том, что революция победит.
Но многие дипломаты, которые стремились к изменениям в Украине, были убеждены, что изменения должны быть вопреки всему. А еще мы помнили аналогичное письмо во время Оранжевой революции 2004 года и хотели показать, что не молчим. Мы поддержали этим людей на Майдане, а также дали сигнал иностранным партнерам, что официальная информация, которую передает им правительство Януковича и Азарова, не всегда правдива.
Мир должен это знать.
Мы подготовили проект такого короткого заявления. Обсудили ее содержание с Ростиславом Огрызко, который тогда вернулся из Германии и очень хотел приобщиться к изменениям в Украине (сейчас возглавляет Первый территориальный департамент МИД. – ЕН). Доработали этот документ с Андреем Зайцем, который был директором департамента (впоследствии стал госсекретарем МИД; в 2020 году из-за конфликта с новым министром ушел из дипведомства).
Начали собирать подписи и нашли несколько человек, кто нам помогал. Очень важной была помощь Елены Ващенко, которая отвечала за распространение наших заявлений (впоследствии возглавляла прессслужбу, после чего имела командировку в генконсульство в Стамбуле). А еще выделю Людмилу Курмаз, которая была тогда в валютно-финансовом отделе и имела много контактов с коллегами в поисках поддержки.
Конечно, были и отказывающиеся. Были те, кто ходил на Майдан, но не хотел подписывать заявление.
Впоследствии местом встреч дипломатов-майдановцев стала Дипакадемия МИД.
Нам неофициально разрешали там собираться благодаря позиции тогдашнего директора департамента консульской службы, которая там находится – Андрея Сибиги (сейчас работает дипрадником президента, после Майдана был также послом в Турции), а также благодаря толерантному отношению и согласию на это одного из заместителей министра – Андрея Олефирова (после Майдана был послом в Финляндии, после полученной травмы был вынужден уйти из дипслужбы).
Это было собрание не только действующих дипломатов – с нами тогда был и уволен с дипслужбы Богдан Яременко (в декабре-2013 его уволили с должности генконсула за поддержку Майдана, сейчас он – народный депутат), и Даниил Лубкивский (в 2014 году после победы Майдана некоторый время было заместителем министра).
Это был некий «дипломатический совет Майдана», где мы прежде всего обсуждали, как донести миру, что же действительно происходит в Украине.
А уже после расстрелов было еще два заявления – 20 и 22 февраля. Во второй (во время ее принятия в дипакадемии собралось более сотни дипломатов) мы публично заявили, что не будем выполнять решения и указания министра Кожары.
К тому времени главным вызовом было объяснить происходящему миру. Потому что поддержка Украины была тогда не такой, как многим казалось.
То, что Совет Майдана избрал на должность главы МИД именно меня, стало неожиданностью (примечание ЕП: автор этих строк может это подтвердить – потому что был вместе с Андреем Дещицей, когда до этого поступила информация об ожидаемом назначении).
Первым, кто меня об этом сообщил, был Сергей Фоменко – Фома из группы «Мандры». Он предупредил: мол, мы здесь обсуждаем твою кандидатуру, так что будь готов ехать к нам, тебя должен заслушать Яценюк как глава правительства, а потом тебя должен утвердить Майдан. В обед я об этом узнал, и уже к вечеру ехал на Майдан.
И главной задачей, которую я тогда определил, было донести миру правду об Украине.
Официальная Украина долгое время транслировала миру ложь о Майдане, что мы стремимся и будем сотрудничать с Россией. И многие наши послов, к сожалению, тоже к этому приобщились. А западные медиа нередко смотрели на нас глазами своих корреспондентов в Москве, которые приезжали сюда только в командировку и часто искажали взгляд.
Это была серьезная проблема.
С журналистами задача оказалась более простой. События в Украине были так незаурядны, что мировые редакции направили сюда отдельных журналистов, а МИД помог общественный сектор. Очень важную роль взял на себя Украинский кризисный медиацентр – УКМЦ, который взялся помогать иностранным журналистам разобраться в происходящем в Украине и опровергал фейки, и я благодарен всем основателям Центра за эту инициативу. Мы тогда работали в тесном сотрудничестве с УКМЦ.
Также хорошо сработала прессслужба МИД, и я очень благодарен за это руководившему этим направлением Данилу Лубкивскому и Евгению Перебийносу, который стал представителем МИД (впоследствии – посол в Чехии, сейчас – заместитель министра), и его заместителю Василию Зварычу (сейчас – посол в Польше).
Тогда нужно было принимать решение об общении с медиа очень быстро, и мы дали пресс-службе карт-бланш на заявления без согласований. Для МИД, где до этого официальные заявления порой по три дня согласовывали, это было что-то новое. Но мы должны действовать быстро, чтобы перебить влияние Москвы, которая одновременно запускала в медиа свой нарратив, что в Украине «переворот», что здесь якобы нелегитимное правительство. И мы с этим хорошо справились.
А вот с западными правительствами, которых мы просили о помощи Украине, оказалось непросто.
Еще 1 марта – когда стало ясно, что Россия оккупировала Крым, – Украина обратилась к партнерам с просьбой оказать помощь. Но отклика не было.
Мое ощущение от общения с коллегами-главами МИД – что их подход был таков: «Мы вас очень поддерживаем, но давайте больше не провоцировать Россию, чтобы, не дай Бог, не разразился масштабный конфликт». Я этот подход объясняю примерно так: «Было все хорошо и красиво, мы все встречались в Брюсселе и пили кофе, и тут вдруг появились вы. И нам теперь нужно что-то делать, придумывать какие-то заявления. Зачем это?»
Они не понимали, что произошло. Но они видели, что это изменяет их образ жизни.
И потому были предложения, мол, «давайте успокоимся и будем договариваться».
Хотя несколько министров и стран, конечно, понимали нас. Польша и Балтийские страны по своему историческому опыту знали, какова угроза России. И они убеждали других коллег – но это было не так быстро.
Кроме информирования партнеров, срочной задачей были кадровые изменения в МИДе.
Ибо когда Киев поручал распространять неправду о Майдане, то были некоторые сомневающиеся послы не спешили, но были и те, кто твердо продвигал эту линию. Мы получали об этом много сигналов и от наших партнеров, и прежде всего от украинских общин, которые прямо говорили: эти послы не могут достойно представлять Украину, потому что они дискредитировали себя ревностной приверженностью правительству Януковича-Азарова.
Для этого сразу был ряд указов об увольнении послов.
Но очистился ли тогда МИД? Я считаю, что нет.
На самом деле, тогда стоило сделать перезагрузку МИД.
Потому что хотя на дипслужбе есть очень много хороших, профессиональных, патриотических дипломатов, но есть также многие «просто работающие». И это не те люди, на которых можно было положиться во время войны.
Я тогда хотел осуществить такие изменения, на которые в свое время пошла эстонская дипслужба, когда уволили всех, а дальше вернуться на свои места могли только прошедшие независимое оценивание.
К сожалению, это оказалось невозможно сделать по многим причинам. Но я думаю, что такая перезагрузка дипломатической службы, а возможно и всей государственной службы, была бы полезна в 2014 году.
Впрочем, этого не произошло, и это уже позади.
А мы тогда ограничились точечными переменами.
В конце марта начался период лидерства действительно помогавших американцев.
Как пример: я с первых дней в должности министра пытался связаться с Лавровым, но он отказывался говорить. В ответ мы получали только сигналы: «мы не будем признавать это правительство и общаться с министром». Хотя мы знали Лаврова – во времена председательства Украины в ОБСЕ было несколько переговоров, в которых мы оба принимали участие.
Но под давлением США Лавров согласился на встречу.
Она состоялась – символически – в Гааге. Лавров согласился говорить только один на один.
Я о содержании этого разговора никогда еще публично не рассказывал.
Это было 24 марта. Я начал переговоры с того, что обвинил Россию в нападении на Крым, в нарушении всех имеющихся договоров и сказал, что теперь Россия не может рассчитывать на какие-либо добрососедские отношения. Лавров на это ответил: мол, о Крыме забудьте, этот вопрос закрыт. И из контекста воспринималось так, что теперь давайте говорить о следующих территориях. В это время я понял, что Россия не остановится в Крыму.
А дальше началось вторжение в Донбасс.
Но, к сожалению, когда мы просили Запад о помощи оружием, реакция оставалась такой, как после Крыма. То есть, ее не было.
Но дипломатическая помощь была.
При лидерстве американцы состоялись переговоры в Женевском формате на уровне глав МИД. В них, кроме Украины и России, принимали участие США и Евросоюз в лице главы Европейской службы внешнего действия баронессы Эштон.
Это было 17 апреля, в сущности, уже началась гибридная агрессия на Донбассе.
И этот формат оказался очень успешным для нас.
Дело в том, что Кэтрин Эштон говорила от имени всего ЕС. И если Москве удавалось смягчать позицию отдельных столиц, то позиция Брюсселя оставалась непреклонной. И Джон Керри, госсекретарь США, тоже был достаточно жестким и последовательно ставил Россию на место.
Как итог, россияне больше ни разу не согласились на переговоры в Женевском формате.
Еще одна встреча с Лавровым была в мае в Вене, на полях Комитета министров Совета Европы, и она продемонстрировала, почему россиянам было выгоднее говорить при посредничестве отдельных стран.
Тогда роль «миротворца» попытался взять на себя тогдашний министр иностранных дел Австрии Себастьян Курц, впоследствии ставший премьером этой страны.
Он действительно думал, что нас можно «помирить». Объяснял, мол, «конечно, нельзя было так делать, но что случилось, то случилось, и давайте дальше жить дружно».
Я даже помню, как представители австрийской службы протокола – очевидно, с его согласия – на заключительной фотосъемке участников заседания пытались поставить меня рядом с Лавровым. Этого, конечно, не произошло, я отошел в сторону.
Но эта история показывает, насколько партнеры не понимали или не хотели понимать, что происходит.
И даже февраль 2022 года не сразу изменил мнение многих западных лидеров, их подходы и отношение к России. Сейчас это изменилось коренным образом, но, к сожалению, им для этого нужно было увидеть Бучу и Мариуполь. Только это изменило их подходы и сознание.
Эта песня остается актуальной – как и выражение «Путин – хуйло». К сожалению, сейчас в этом убедились миллионы людей, об этом факте теперь знают повсюду в мире.
Хотя, чтобы это понимание появилось, миру понадобилось десять лет.
В тот вечер, 14 июня, я пытался остановить людей, которые могли напасть на диппредставительство РФ. И это не просто усложнило бы нам ситуацию, а очень усложнило.
Такая провокация позволила России даже ввести войска в Киев. Это совершенно серьезно. В случае угрозы жизни российских дипломатов, если бы люди начали поджигать посольство (как уж некоторые призывали), а тем более, не дай бог, убили кого-то из тех, кто был в здании посольства – то весь мир считал бы, что Россия имеет на это право , потому что они защищали бы свое дипломатическое учреждение.
Я ни на миг не пожалел, что сказал это.
Наоборот, потом, когда я приехал в Польшу послом, меня там уже хорошо знали из-за этой истории, мне было даже легче завязать контакты благодаря этому. Так что иногда одна фраза меняет отношение людей к тебе.
Записал Сергей Сидоренко,
редактор «Европейской правды»